***
А деньги сквозь пальцы.
А юность – пока!
И что-то еще без оглядки.
И осень мне в жилы под ток коньяка
Плеснет золотой лихорадки.
Где бисерной нотой вплетается блюз
В живой гобелен листопада
В беспамятстве жизни сегодня очнусь,
Себя осознав в Эльдорадо.
Я вспомню, что жив,
(или умер чуть-чуть?)
Так искрою из под кресала
Ударила в сердце веселая жуть
Червонного желтого пала.
Холодное пламя, холодный азарт.
Душа в упражнениях йоги.
Как это красиво –
Идти на закат
И мять золотые дороги…
Но ветер нежданно окажется груб,
Прошепчет с циничностью мэтра:-
Все золото мира –
Всего только – куб
В огранке 17 –и метров.
***
А помнится, был зной и штиль на море,
лишь катер волны гнал, ворча, винтом.
И справа млел в оранжевом миноре
Мыс с греческим названьем Меганом.
Тянулись горы, а под днищем бездна.
По лоциям и по календарю
Обыденные мысли — неуместны,
Как бесполезны могут быть в раю.
И по пути, надкусывая фрукты,
Как притча во языцех для детей,
Мы заходили в ласковые бухты
С высокомерной заломью бровей.
Покой смущали гриновских Офелий.
А грек, или грузин или Панас
Бросал в мангал душистый можжевельник,
Кропил вино.
Конечно же, для нас.
Живи себе красиво и богато.
Глотай йод моря, дымку гор
И хмель
Мадеры той, —
Доставленной фрегатом
Из более загадочных земель.
Но, равнодушно, угорев от сплина,
Или напротив – вдруг заревновал,
Пустой кампан фанагорийской глины
Отмерил заполошный интервал.
В тоскливый гул пространств, где жили скифы
Вписался караимский скрип арбы…
Наверное, в Крыму зимой красиво.
Увидеть бы!
Берсерк
Кость хрустит, как хрустит черепица.
Пустяки. Комариный укус.
У врагов беспощадные лица,
Я им демоном тоже кажусь.
И пьянея от крови и браги
Из настоя полярных грибов,
Я такие прошел передряги,
Что и к новым
Спокойно готов.
Я давил и медведя и барса,
Бронзу пальцами мял и финифть.
Лишь Судьбы времена и пространства
Вряд ли как-то могу изменить.
Чем закончится новая сага?
Где? Когда?
Знаю: — как ни крути-
До Вальхаллы — лишь миг и полшага,
До фиордов – полгода пути.
Но покамест на многое годен
Против дюжины копий в упор.
Благосклонно кивает мне Один
И приветствует яростный Тор.
Щит отброшен,
Оскалены зубы.
Мыслей нет.
В голове фейерверк.
А живой или мертвый…-
По сути,-
Я особый уже человек.
Я Берсерк.
Я убит.
Это круто.
И душа еще так горяча,-
Что астральные сущности рубит
По привычке
Пропеллер меча.
***
Быть иначе могло,
Но мечтательность – ноль.
Отчий дом далеко,
Ойкумена – юдоль.
Камуфляж и ремень,
Порох кисл на губе
День как ночь,
Ночь как день
На военной тропе.
Утонувший во ржи,
С ярым оком рябин
Городишко в глуши –
Прорезь цели на Рим.
Ветер целится в лоб.
Он почти надоест,
Пусть упругий как плоть
Позабытых невест.
Город этот – сквозняк,
Бесполезный как «ять»,-
Комариный пустяк…
Город надобно взять.
Перебежка, и клен,
Огородная сыть.
Обреченный заслон
Может зло укусить.
Воздух пулями темн.
Мысли самые те:-
Быть ли мне со щитом?
Быть ли мне на щите?
Смерть качает права,
Коль случился фальстарт.
Но трава – мурава
Пробивает асфальт.
В Памуккале
Иных наверно не было забот,
Другого не придвиделось азарта :-
Что зной вокруг,
Как заржавевший болт,
Завинченный в резьбу амфитеатра.
Поверх садов, где олеандр и мирт
Античный вид в архитектуре ломкой.
И нет намека малого на флирт
В случайном разговоре с незнакомкой.
Бессмысленно, бесчувственно
И без
Особого акцента,
Чуть картаво,
Созвучно интонации словес,
Хрустят среди руин сухие травы.
Друг другу мы забудемся потом,
Раскиданные по миру Европой.
На память – фото:-
Двое у колонн.
Как это все похоже на некрополь…
Лишь кажется, что мы наедине,
И притвориться надобно,-
Что — порознь:
Ракушками ушей Памуккале
Подслушивает нас Хиерополис.
***
В рельефе колоннад дворца культуры
Совсем ничтожный колобродит шмель.
Скорлупка аскетической тонзуры
Для сибарита славная мишень.
Проказой будто мечен или оспой,-
Укажут место.
Я в ответ горазд.
Меж нами меч невидимый, но острый,
И неприязнь традиционных каст.
Но вдруг позвали к трапезе спартанской.
Заклятый враг плеснул в стакан винца…
Хотя бывают, верно, перед Пасхой
И более крутые чудеса.
Июль
Ужалит жара как встревоженный улей,
Охватит липучею сеткой тенет.
И сразу заблудишься где-то в июле,
В мгновении кратком парада планет.
Как после поста к поощренью монашек,
Чтоб строгим своим веселели лицом,
Пожарило солнце глазунью ромашек,
Приправив для вкуса ее чабрецом.
Проходит унынье, поплакав в озера.
Азарт увлеченно возносит в зенит.
В провинции тихо.
И пиршество взору.
И речка под боком.
И воздух звенит.
Насытившись волей и духом растений,
Зажгут светлячки вдохновенье свечей.
И мил будет отдых задумчивых бдений
Уже отлетающих белых ночей.
Из походного дневника (август 19)
След от штыка на кителе.
Даже не зная броду,
Только что красных выбили
Быстрым маневром с ходу.
Липко над пепелищами.
Козырем в масть воронью
Лето краснеет вишнями.
Или пролитой кровью?
Юнкер – плеча саженные,
Трижды уже отпетый,
Ведавший поражения,
Пробует вкус победы.
Скатерти восхитительны.
Столики рестораций.
Ваше Превосходительство,
Рады и впредь стараться!
Может, увижу маменьку
Или кого живого…
Двинулся рейдом Мамонтов.
Он уже у Тамбова.
В рьяном азарте скалятся,
Чуть отдохнувши, кони.
Тоже им снятся-кажутся
Стычки или погони.
Утро моргнет за ставнями,
Скрипнет как амуниция.
Флирт искрометный
Дамою
Мило почти простится.
Слезы, что были спрятаны,
Детские,-
Воскресила
Нищенкою на паперти
Плачущая Россия.
В храме, взлетев над клиросом,
Ярое Око – люто…
Ежели верить Нилусу:-
Долгая будет смута.
***
И тишь, и гладь, и кофе на веранде.
Цветет сирень – намек на рандеву.
Какая скука.
И забавы ради
Из любопытства праздного живу.
Сперва казалось: — подвалило счастье
Птенцу из стаи перелетных птиц,
Судьба надела белые перчатки
Заместо встарь ежовых рукавиц.
С утра пораньше педантична бритва,
И синекура длится до шести.
Да только это быстро все обрыдло
Лишь стоило чуть дух перевести.
Гляжу поверх страниц энциклопедий,
Что вон как все отлично у людей:
Провинциально счастливы соседи,
Не мне чета,- без выспренних затей.
Но тянет вспять по времени обратно
Меня в хитросплетенья жизни,
Где
Я с чертом был почти запанибрата,
И с ангелом на дружеской ноге.
Затишье
Вперед, как должно, вынесен пикет,
Где лето бдит, что говорится, — в оба.
И брызгается яблоневый цвет
На бруствер глины ржавого окопа.
В колючести тенет передовой
Царапаются призрачные пятна
Лекарственной ромашки полевой.
И тишина почти невероятна.
Немного остается до пяти.
И смену в срок сюда отправит взводный.
Конечно, может все произойти,
Но что-то говорит, что не сегодня.
Нейтральная спокойна полоса,
И впереди ни говора, ни лязга.
По рысьи рядом светятся глаза
Зачем-то напряженного подчаска
Ракет не надо – вызрела луна,
И утвердилась выспренно и крепко…
И на войне бывает тишина.
Вон, тихо возвращается разведка.
Зарисовка
Тихо – тихо то вдруг заполошно
Здесь – и впереди и позади
Скользко на неведомых дорожках
Шлепают туманные дожди.
Бьет озноб от ностальгии серой.
Странный мир себя околдовал.
Эта широта – еще не Север,
Хоть и близок Северный Урал.
Лето, право, нынче не в ударе.
Но погоде тусклой вопреки
Яблоки краснеют в Качканаре,
В двух ходьбы минутах от тайги.
Где-то далеко
В горле ком от шведского стола.
Слышен гул и разговоры птичьи.
Рядом люди.
Около прошла
Девушка с прическою античной.
Знойные порхают мотыльки
В запахах магнолий и миндаля.
Яви этой буйной вопреки
Сам себе кажусь я нереальным.
Вспомнил лес и хлеб из туеска,
Как в болоте комарином вязко…
Море ни причем,
Причем – тоска.
Может просто, затянулась сказка.
Сверив с солнцем компас и часы,
Я подамся близ Кемера где-то
С узкой желтой пляжной полосы
В горные пространства континента.
***
Все хорошо: — вокруг покой и воля,
И воздух свеж и травами пахуч.
Сбежало солнышко из — под конвоя,
Всю ночь стрелявших над землею туч.
Но время – вестерн,
И пространство – вестерн.
Сакральностью то решки, то герба,
С поправкой на усилившийся ветер,
В орлянку забавляется судьба.
По жребию день выдался не промах:
Колюч и гибок.
Шало погрозит
Шиповником и розгами черемух.
Ствол прямо в лоб прицелить норовит
Продавлен капсюль.
Вспыхивает порох…
А пуля –
Все никак не долетит..
***
В один из дней, когда все может статься,
И в предвкушенье замирает дух,
Волнуясь,
Колдовством инициаций
Забрезжил в мире тополиный пух.
А в странствиях доселе непонятно,
И по какой – кривой или прямой,
Куда идти – вперед или обратно,
Но чтобы обязательно домой.
Лишь в мареве беспамятства от зноя,
Наверно с запозданием, увы,
Предчувствуется ангел за спиною,
И жалятся земные муравьи.
Трава и небо,- как осколки мифа,
Что всяк бывал и молод и влюблен…
Чадит полынь.
И сладко и тоскливо
В размытых очертаниях времен.
***
Белым туманом согнуты
Черные розги ив.
Кони идут без цокота
С тихим качаньем грив.
Тронув погон поручика,
И за дозором вслед
В росах густых
Лазутчиком
Серый ползет рассвет.
Бредит огнем и бродами,
Бешенством и тоской
Гиблое место —
Родина…
Здравствуй!
Я твой изгой.
Благословите, пращуры,
Всеянное в чабрец,
Дело, — почти пропащее,
Диких уже сердец.
Эх, поиграют сабельки
Острые!
В добрый час!
Щурит свой левый
Савенков
Метко холодный глаз.
***
В один из дней, когда все может статься,
И в предвкушенье замирает дух,
Волнуясь,
Колдовством инициаций
Забрезжил в мире тополиный пух.
А в странствиях доселе непонятно,
И по какой – кривой или прямой,
Куда идти – вперед или обратно,
Но чтобы обязательно домой.
Лишь в мареве беспамятства от зноя,
Наверно с запозданием, увы,
Предчувствуется ангел за спиною,
И жалятся земные муравьи.
Трава и небо,- как осколки мифа,
Что всяк бывал и молод и влюблен…
Чадит полынь.
И сладко и тоскливо
В размытых очертаниях времен.
***
Вновь впопыхах душа оголена.
И ветер приключения напорист.
Лишь эхо мыслей,
Шалых после сна,
Цепляется за двинувшийся поезд.
В потемках угадаются леса,
На завтра затаившие стиховны.
И плещут катарактою в глаза
Туман и тусклый свет пристанционный.
Все это было.
Время скачет вспять.
Становится степеннее скиталец,
Остаток века чтобы скоротать
В родной-
Одной из ста –
Российских Талиц.
***
Вот времена опять настали,
И так пространство потекло,
Что здесь
И там – в пьянящей дали
Сам от себя я далеко.
На одуванчик только дунуть-
И парашютики летят.
И можно запросто придумать,
Что было 40 лет назад.
Почти на таинство похожи-
И заскорузлый скрип перил.
И шелестящие рогожи…
С утра окошко отворил:-
Сирень цветет,
И жизнь пригожа.-
Покамест зной не опалил.
***
День весел как подвыпивший моряк
И что ему глубины или мели.
На мачте под названьем Карадаг
Натянут бризом парус Коктебеля.
Затянет в человеческую рябь,
Где не тебе улыбка или оклик,
Лишь чуть поодаль
Незнакомый краб
Клешней масонский чертит иероглиф.
Соленый запах и фруктовый вкус.
И музыкой вибрируют мембраны.
Мотает виноград на сизый ус
Намеки для курортного романа.
И после мглы гиперборейских вьюг
То- бес в ребро,
То- ангел под лопатку.
И ты уверен, взяв спортивный лук,
Что,–
непременно, —
попадешь в десятку.
***
Долгий, скучный и не в духе,
Словно плед накинув смог,
День.
Как пьяный
В акведуке,
Спать под тополем прилег.
Вечер — тот совсем крамольник,
С летом будто сводит счет.
Не с кем слова перемолвить,
Да и было бы о чем.
Сколько яви – столько тайны
В самом малом и простом.
Мир – как призрак виртуальный.
Ну, и я ему – фантом.
***
Еще вполне гусарить бы, эхма!
И много ль 50, скажи на милость?.
А солнышко с былинного холма
Закатное
По склону покатилось.
Удачи не дождаться раз на раз.
Труд,- хлеба ради,- до седьмого пота.
И самой постоянной из гримас
Становится рутинная зевота.
Лишь вспомнится:-
Что, вон,- из той избы,
Что смотрится коряво и нелепо,
Я в детстве убегал
Искать столбы,
Которые поддерживают небо.
***
Ландыш вылез оробело.
Лето. Осень. Снова снег.
Все приемлю,- то ли дело!
Как счастливый человек.
Мне в чудных больших просторах,
Где вперед или назад,
Было 30,
Стало 40,
Там, глядишь, — и 50.
Сотню раз, начав с «однажды»,
То в резон, то вопреки,
Все удачи и промашки
Жизнерадостно легки.
Будто вышел порыбачить,
Или в храмине стою,
Жизнь – святую
И варначью
С кроткой страстностью люблю.
Мир в пространных очертаньях
Мчится вдаль, не тормозя.
И кукушка причитает
Столько,-
Сколько жить нельзя.
***
Опостылела
Мыслей кашица.
Это было ли?
Или кажется? –
Хруст огурчика.
Купер. Стивенсон.
Нос веснушчатый.
Мне — 11.
Липы с кленами.
Даль янтарная.
Раны новые,
Кеды старые.
Речка — сваришься.
Неразлучные
Мы с товарищем
Оба – лучники.
Луки строганы
Финкой дедовской
Из черемухи
Да из вереска.
Перья за уши.
У поленницы
Наши бабушки
Мелко крестятся.
Ходим тропами
Как в разведке мы.
Луки добрые,
Стрелы меткие.
Пахнет Фрондою
Небо местное.
Солнце скромное,
Тучи дерзкие.
Вишни в завязи,
Как пророчество:-
В тихой заводи
Черти водятся.
Осмысление
Будильник затренькал сталью,
И сон отлетел,
А там-
Холмистое Зауралье,
Вокзальная и Маян.
Конечно, трава по пояс,
И только в свистульку дунь-
На зов выползает полоз,
И знойный стоит июнь.
Цветение, переливы,
Каникулы и досуг,
А возле ворот в крапиве
Припрятан мой гибкий лук.
Ни меньше меня не промах,
Хоть младше на пару лет,
Свисая с гнезда черемух,
На речку зовет Олег.
Где тайнам смешным причастны,
Такая пошла буза:-
Мы плещем простое счастье
Друг другу, шутя, в глаза.
Потом наугад без лоций
Сквозь неба аэрозоль
Наперегонки несемся
За синею стрекозой.
А если бежать по тропке
В ту сторону , где рассвет,
Живет в Мохирево тетка,
В Тарасовой-рядом — дед.
А вечером – сад и лейка,
И куча другая дел….
Будильник опять затренькал.
Как жалко…
Не досмотрел.
Вдруг вспомнится наважденьем,
Зашепчется: Свят- свят — свят!
Сегодня же —
День рожденья,
Мне стукнуло 50.
Первое апреля
Как живется? – живется взаймы,
Чтоб имелось на Пасху яичко,
И устав от несносной зимы
И распутицы меланхоличной.
И конечно не стук кастаньет,
Что не дурно бы,-
Только за дверью
Барабанит по нервам сосед
Априори сварливою дрелью.
Вот возьму я — и бороду сбрею,
И в бандане горошком рябой
Вознесусь вверх по вантам на рею.
Пусть и первое ныне апреля,
Но увижу:- что точно,-
Прибой,
И вдали берег Гипербореи.
Предтеча
Вновь день сгорел.
Потом сгорит звезда.
Но ветер успокаивает нервы.
И кажется сегодня неспроста,
Что этот мир –
Чуть-чуть до нашей эры.
Простор такой, что оторопь берет,
Но больше от восторга, не испуга.
И если не отступишь,- а вперед,-
Вполне возможно — станешь Демиургом.
Черны на фоне неба как гудрон
Сквозь снайперскую оптику пунктиров
Беспечные Гоморра и Садом.
При корени уже лежит секира.
Песками занесенная Пальмира
Подскажет что случается потом.
***
Прелестный, в общем, то денек,
Прицел прикрыв мантильей флера,
На перепутии дорог
Ждет с экзальтацией бретера.
Ждет, задирая елью нос,
Дыша румянцами ранета,
В рубашке шелковых берез,
В берете синего вельвета.
И речку вброд не перейти,
А если вплавь- самоубийство.
Как будто встав не с той ноги,
Я на планете — заблудился.
Теряет смысл былой азарт.
Как ни божишься, ни клянешься,-
А все приметы говорят,-
Что снова где-нибудь споткнешься.
И в самый раз взводить курки.
И знать, отринув сиволапость:-
Что, если будут не враги
Лупить,-
То розги обстоятельств.
Скромна скитальческая кладь.
В кармане «стольник» перегнутый…
Пора домой.
Перечитать
Роман «Наследник из Калькутты»
Разведчик
Я – хладнокровный северный друид,
Я не скуплюсь загадывать желанья
Всю ночь шел дождь ноябрьских Леонид
В сюрреализме моря и Натаньи.
А в этом алхимическом кристалле
Был миннезингер от тинктуры пьян,
Пел о любви, Изольде и Тристане.
Он был и сам немножечко Тристан.
Мне пыль першила перышком в гортани.
Я, изучая прочность кирпичей,
Рассчитывал здесь мощность для тарана,
И делал тайно слепки для ключей.
Знал:- нет восторга в мире горячей,
Чем сталь воспеть зазубренных мечей.
Гадание
Не старайтесь, вещун и оракул,
Взор вперивши почти как сверло,
Нагадать мне судьбину,
Накаркать
Фишкой рун и колодой Таро
Одолею препятствия: -оп-па!.
Даже тени сомнения нет.
Ни к чему мне прогноз гороскопа,
Не замечу дремучих примет.
И к печально безумной Кассандре
Не приду о любви ворожить,
И пытать неизвестное Завтра.
Этот день бы достойно прожить.
Я, не строя гипотез и версий,
Жизнь держу как синицу в руке:-
Пусть поет мне
Щемящие песни
На незнамо каком языке.
Дороги
Дороги-пути развезло.
И ветер бушует азартно.
И колкими пулями зло
Стреляют снежинки в кокарды.
И не было криков – Виват!
Лишь глухо стучали подводы.
И кто не желал воевать
Стыдливо стояли поодаль.
И нервный дымок папирос
Хоть что-то изменить едва ли:-
Мы шли в никуда на «авось»,
Они на «авось» оставались.
Шинели, тужурки, салоп
Молчали, смотрели под ноги.
Еще не прострелянный лоб
Крестил одноклассник Серега.
Нам в маршах хлебать киселя,
И видеть застывшие звезды,
И истово верить:- не зря
Считаем патроны и версты.
Вот-вот подойдет арьергард.
И лошади встанут на привязь…
Ушли мы в подтаявший март.
Мы снова от красных отбились.
И можно немного поспать,
Пусть пахнет мочой и карбидом…
А кто не пошел воевать,-
Те первыми были убиты.
Звездочет
Привычен кошмар, где незримо присутствует Босх,
И Средних Веков триллер кисти сегодня наивен.
Уже в микроскоп умещается вдруг макрокосм,
И клоновый киборг легко заменил андрогина.
Компьютер устал.
Он плюет электрический ил.
Сумбур превращен в ядовито-лиловые пятна.
Среди энтропии вот-вот зацветет асфодил
В укромной пещере, быть может, на острове Патмос
Там Тролль и Химера Реалии жрут как урюк,
Концлагерь Земли осветив инфернальною фарой.
А трубные звуки похожи на рыки зверюг.
Весь мир – бестиарий страстей человечьих и кары.
Холодным рассудком,
Острее чем лезвие льда,
Совсем отвлеченно,
Как будто живу на Алькоре
Я вычислил день,
Ту минуту,
Секунду,
Когда
Звезда упадет,
Испарив Средиземное море.
Изгой
Дождь ахинею мелко нес.
Прошепелявил, да и сгинул.
Калейдоскоп метаморфоз
Движеньем зноя брови сдвинул.
Бесстрастно чертит в небе мел
Из изречений Зороастра,
Что я понятья не имел
О хлябях жуткого пространства.
Дерюга жесткая скирды-
Почти верига епитимий.
И нет ни хлеба, ни воды,
Да и самой сумы в помине.
И за душою ни гроша.
А все же шепчется:- Осанна.
Разбойный посвист камыша-
Суть наложение бальзама.
От дома с вишнями в саду,
Измазан глиною как Голлем,
Облеплен мыслями,
Бреду…
Вам приходилось быть изгоем?
Но что роптать?- кум королю,
Расцвечен день цветными снами.
Я помню точно,- что люблю,
Хотя пока кого — не знаю.
Горжусь, что мне сам черт не брат,
Пускай себе ломает ногу,
Когда турнули из палат
Взашей на скользкую дорогу.
Иду, пою:- чирик-чирик,
Как по натянутой веревке,
Чтоб боли вдруг не причинить
Наивной божией коровке.
***
В Великий Пост навзрыд рыдает воск.
И пусть надет смирительный ошейник
Душе легко.
И будоражит мозг
Мистический процесс воображенья.
В тумане грозовом Шайтан-гора.
Зябь на пруду как долгая икота.
А в Талице, мне помнится.
С утра
Всегда была хорошая погода.
Вовсю скрипя подметками штиблет,
И в горизонт, ныряя словно в омут,
Я тоже « долго гнал велосипед»
В каждении развесистых черемух.
Жизнь — впереди,
А все-таки – цейтнот
И округлив глаза свои по-рачьи,
Срезая по ромашкам поворот,
Я в поле
На пчелу
Ловил удачу.
Еще не зная, поскользнешься где,
Поранишься любовью и осокой.
И только как ведунья у ж. д.
Полынь тревожно пахла креозотом.
А свет в алтарь восторженно влетал,
Пробившись сквозь шатры берез и вязов.
И черепом апостольским блистал
Мой духовник – отец Владимир Зязев…
Да. Счастлив я, что жизнь моя чудна
На минеральной талицкой закваске.
Что выпадет – то изопью до дна.
И все перетерплю.
А там – и Пасха.
Еще я буду, как и прежде – шал.
И добр к друзьям,
И очень крут с врагами…
А Талица…
Уж не вернуться, жаль,
В дом бабушки,
Где пахло пирогами.
***
За городом
Азбукой Морзе
Прерывист асфальт.
Ветра колошматят поземкой по трассе – буяны.
Где призрачны рощицы –
Тусклый приземистый март
Лениво и сонно сплетает свои икебаны.
Схоронен в снегах и глаза не мозолит погост.
Уже непонятны для многих: —
что – дроги,
что — дровни.
И празднуют в церкви Великий в терпении Пост,
А мысли в дремучих желаниях липко греховны.
Вновь будет подписан и в этом году Конкордат
Аскезы хорала
С гурманством и смехом каприччо.
В паяца легко превращается иерофант.
И с белым лицом
И одетая словно черничка
Весна предвещает
И волю
И гиблый инфаркт,
Немного – надежды,
И малость любви –
Для приличья.
Двенадцатое февраля
Может сдуру,
а в общем,-запросто,
дум особенно не неволя,
встану рано, уйду без завтрака
в лес прозрачный да в чисто поле.
И покажется :
Не по зимнику,
Что бульдозер нарезал финкой,
А подамся за горы синие
По наитию и инстинкту.
Просто прямо,
А не гадательно,-
Как по речке вниз на каноэ,
Чтоб наполниться благодатью
И небесною и земною.
Сыплет густо лучи янтарные
Ликом Спасовым из киота
День январский еще по-старому,
Нынче выпавший на субботу.
Проще было бы взять и выспаться.
Море снилось бы или Китеж…
Птицы только пропишут ижицу —
Будет жалко, коль не увидишь.
Свыше в белых гирляндах инея
Без «дирола» дыханьем свежим
Бог окликнет, глядишь, по имени.
Станет страшно, что не безгрешен.
В девять ровно, как поезд с Ивделя,
Звон ударит,
И дьякон басом:
Значит в храме в честь Трех Святителей
Будет служба – престольный праздник.
Легкий зимний туман
Легкий зимний туман
Как вуаль очень барственной дамы
Волновался чуть-чуть
И холодные тени скрывал.
После службы
Тайком
Я плескался в кресте « иордани»,
И варил мне зрачки
Ослепительно белый Урал.
Был предутренний час,
Все давно отогрелись и спали,
Только в скалах ревел
Сумасшедший голодный шатун.
Я забыл о былом,
И о будущем думал едва ли.
Все никак не умел
Вдруг собраться и взяться за ум.
Есть ли в старости смысл?
А с покорной усмешкой стареем,
И щемящий закат
Обнимает слепую тоску.
Все больнее душе
Отзываться на звуки свирели.
Наконец-то туман
Будто бинт обвязал бересту.
Кто-то вновь загадал
Что-то доброе над колыбелью
В миг, когда черканул
Влет меня метеор по виску.
Зимний день
Днем луна и белесый скрип.
Тридцать градусов.
Городок
Стал чужим на вид
В новом ракурсе.
Все строения за ДК
Рядом — грузные,
Посмотри-ка:
Издалека:-
Призмы с друзами.
В серой хмари
И солнца без,
Электричества,
Излучают алмазный блеск
Кристаллический.
Театральный немного флер,
Флирт горжеткою.
Или кто-то сюда забрел
Из волшебников?
И расслабленные
Как сны
В Баден — Бадене,
Вверх
Сиреневые дымы
Густо падают.
Держишь варежку у щеки,
Ноги в валенках.
В стужу лютую
Мужики
Тоже – паиньки.
Но хватает в душе огня,
Так что
Тянется
Прорезаемая лыжня
Знаком равенства.
Где сосновые леденцы
Скалы хрумкают,
Отпечатался след лисы.
Дымкой.
Думкою.
Сочельник
Сочельник. Солнце. И немые рощи.
Даль акварель снегов и бирюзы.
Звонили в сельском храме,
Там, похоже,
Заканчивались Царские Часы,
И в равнодушно выспреннюю вечность
Одновременно
И числом под сто
Кадили, вкусно пахнувшие, печки
положено как им под Рождество,…
***
Сочельником крещенским в январе,
Пробившись через вьюги и заносы,
Крахмалом захрустели во дворе
Серебряные острые морозы.
И хрусталем заиндевелый клен
Тянул к окну озябшие фаланги,-
Казалось: — подмороженным крылом
Застенчиво в тепло просился ангел.
Всю ночь баюкал первобытный мрак
Цветные сны, набитые в подушку,
О кораблях в проливе Скагеррак,
И о клубнике спелой на опушке.
Вдруг в чьих-то сенках петушок пропел,
Как и ему положено на зорьке.
И не от стужи мир оцепенел,-
А в апокалипсическом восторге.
(334 просмотров)